[my skin is rough, but it can be cleansed]

[eguinerve]

Фандом: La Légende du roi Arthur | Легенда о короле Артуре
Автор: Eguinerve
Персонажи: Артур/Мелегант, Артур/Гвиневра
Рейтинг: PG
Жанр: романтика, драма
Размер: драббл (1400 слов)
Статус: закончен
Саммари: Когда безумие отступало, пусть ненадолго оставляя в покое израненную душу, Артур видел Мелеганта таким, каким не знал его раньше — возможно, каким его не знал никто. Он видел задумчивость и меланхолию, расчетливость и остроумие, мудрость, что не терялась за поспешностью решений.

...

Артур едва сдерживает облегченный выдох, когда очередной прием подходит к концу, и собравшиеся один за другим начинают покидать зал; только советники и трое из рыцарей медлят — ждут от него ответов, что не потребовали бы публично.

Краем глаза он замечает, как Гвиневра ускользает прочь, и сглатывает невольное разочарование. Он надеялся на ее внимание после, чтобы… поговорить, возможно. Разрушить молчание, что становилось все тягостнее между ними. Ему казалось, на этот раз она не скажет нет.

Артур не может уйти сейчас, последовать за ней, как бы сильно не хотел этого. Он должен дать объяснения — на безмолвные обвинения в чужих взглядах, на возражения, что остались несказанными.

Отчего он поддержал супругу, отчего пошел на то, чтобы снизить торговый налог, когда с каждым днем война все больше опустошала казну. Артур не может позволить им считать себя глупцом — влюбленным мальчишкой, готовым согласиться со всем, чего только потребует Гвиневра.

Как не может позволить себе отмести разумный совет только из боязни показаться таковым.

В ее словах был смысл: потеря дохода не пройдет для них бесследно, но двор может себе это позволить — многим пойдет на пользу потуже затянуть пояса; а понижение ставки остается, возможно, единственным способом сохранить все более шаткие отношения с Ирландией. Кратчайшие торговые пути по-прежнему пролегают через Горре, и сейчас — выгоды поддерживать отношения с ними прочти не остается.

Артур удивлен, что упустил это осознание сам…

(Мелегант — не мог вовсе. Ни со знанием политики родных земель, альянсов, что заключал его отец — с тем образованием, что несомненно получил.

Он не был единственным в зале, кто знал все это, кто воспитывался среди высшей знати и разбирался в управлении королевством куда лучше, чем Артур.

Но только он не стал молчать.)

Артур повторяет свои причины вслух: дает объяснение, но отказывается оправдываться. Спешит закончить разговор, что тяготит его — что не изменит ничего, когда решение уже принято.

Наконец оставшись в одиночестве, он не медлит вовсе, прежде чем отправиться на поиски супруги.

Они не длятся долго: он находит ее легко, почти инстинктивно — среди прилегающих к замку садов, в скрытом в тени деревьев алькове неподалеку от реки.

Гвиневра сидит на скамье, подтянув ноги к груди и обняв руками колени.

(Эта поза едва пристала даме, но он не замечает этого тогда. Только позже, когда представляет Мелеганта на ее месте — его ссутуленные плечи, опущенный на колени острый подбородок и мягкие пряди темных волос, закрывающие лицо.

В этом образе он впервые замечает столь редкую для него уязвимость, как будто в этот миг — он вовсе не боится показаться слабым. Как будто ему все равно, если Артур увидит его таким.)

Она не поднимает головы, когда слышит приближение его шагов, не реагирует вовсе — не пытается оправить подол задравшегося платья, поприветствовать короля, как требует того этикет.

Артуру плевать на предписанные правила, только безразличие — апатия, что он читает на ее лице, заставляют сердце сжаться в невольном беспокойстве.

— Гвиневра, — тихо говорит Артур. — Мне…

… уйти? — не заканчивает он, потому что боится услышать «да». Боится, что не сможет оставить ее, даже если она того попросит.

Гвиневра переводит на него взгляд, затем опускает его вновь. Не говорит ни слова.

Артур медлит, но все же подходит ближе, садится рядом и несколько мгновений смотрит на нее ровно так же безмолвно — на узкую спину и выступающие позвонки.

(Он гадает — выступали бы они так же остро на спине Мелеганта, выдавая ту же болезненную хрупкость. Тот всегда казался жилистым и худым, и вообразить это почти просто.

Почти — недостаточно.

Артур тщетно пытается воссоздать образ из обрывков воспоминаний, из фантазий глупых и наивных.

Мечтает о том, чего не было вовсе — о том, как оставил бы первый поцелуй на коже между лопаток Мелеганта, а следующий — в изгибе его поясницы. Мечтает о неподатливой силе чужого тела, о прикосновениях слишком интимных.

Он никогда не думал о Гвиневре так. Не в месяцы после свадьбы и даже до нее. Он желал ее — но, может быть, стыдился своей страсти, чувствовал себя пристыженным.)

Гвиневра спускает ноги на землю, придвигается ближе и, взяв его за руку, переплетает их пальцы; кладет голову ему на плечо. Артур не знает, что произошло, но в этот момент — чувствует ее боль как свою. Хочет защитить от всего мира, разрешить все заботы и залечить все раны. Неспособен — потому что не понимает, не может даже представить, с чем бороться.

(Он знает, что не чужое презрение задело Мелеганта в тот день. Не злые шепоты, не возражения и не сомнения. Они были направлены не на него — на женщину, слову которой не было доверия.

Возможно, иное было виной — что-то, что Артур сказал или о чем промолчал. Ему кажется, он всегда был единственным источником его боли.)

Артур прижимается губами к ее макушке, вдыхает горький травяной запах волос и осторожно сжимает пальцы.

(Иногда он ненавидит особенно остро, что в мгновения, подобные этим, руки Мелеганта казались столь нежны под покровом магии, путающей чувства.

Даже в прикосновении была ложь.

Артур представляет мозоли на его ладонях и мелкие шрамы, оставшиеся на костяшках — что носит каждый, кто держал меч. Он хочет знать каждый из них, изучить в мельчайших деталях, но не может.)

Он не знает, как долго они сидят вот так — не считает времени вовсе. Не торопится нарушать молчание, и все же не выдерживает первым:

— Не знал, что ты интересуешься политикой, — говорит он и тут же жалеет о сказанном.

Но… когда Гвиневра поднимает на него взгляд, ее глаза вновь кажутся ясными, а на губах расцветает тень слабой усмешки.

— Не нужно испытывать интерес, чтобы видеть очевидное, — ее слова непривычно остры, но в них нет тех чувств, что терзали ее совсем недавно — не оставили до сих пор.

— Выходит, все мы слепцы, — улыбается Артур. — Ладно я…

Она моргает и отстраняется прочь, на миг оставляя острое чувство потери, и что-то меняется в ее взгляде — он не может прочесть, что.

— Ладно ты? Артур, ты король. Ты не можешь до бесконечности полагаться на свой меч, рано или поздно…

Она обрывает себя, поджимает губы и замолкает.

(Тогда Артур верил, что в этом было нежелание нанести оскорбление, переступить негласную черту приличий, но… быть может, эти слова оказались слишком правдивы, совет — слишком откровенен.

Такой непристало давать врагу.)

— Меня не готовили для этого, — говорит он тихо, опуская взгляд на собственные руки.

Признание не дается ему легко — не для Гвиневры, перед которой всегда хотелось казаться сильнее, увереннее, чем он есть на самом деле. Но он жаждет откровенности — близости, что она обещает, — куда сильнее.

— Большую часть времени я понятия не имею, что творю.

Он не смеет взглянуть на нее, не смеет поднять взгляда, увидеть — разочарование? Нечто иное?

Она выдыхает.

— Ты знаешь не хуже меня, что это не оправдание.

— Знаю, — кивает он. — Быть может…

Артур медлит, прежде чем договорить — боится признаться даже перед самим собой, но…

— …быть может, было бы лучше, займи этот трон кто-то другой.

Смех заставляет его поднять голову — тихий и невеселый, и на лице Гвиневры — выражение слишком сложное, что он не может разгадать, как ни старается.

Когда она встречает его взгляд, ее глаза непроницаемы вовсе.

— Не будь глупцом, — говорит она твердо. — Ты талантливый полководец и хороший стратег, тебе небезразлична судьба людей и они любят тебя. Все остальное… все остальное поправимо.

(Артур не знает, сколько искренности было в этих словах — чего они стоили Мелеганту, даже если тот не верил в то, что говорил.

Он благодарен за утешение до сих пор.)

Артур позволяет себе тень улыбки, сжимает пальцы Гвиневры, что до сих пор не отпускают его.

— К тому же у меня есть ты, — произносит он тихо и нежно. — Мой самый верный советник.

(Он не видит — не замечает тогда, но сохраняет в памяти гримасу, что искажает черты Мелеганта.

Но еще: Артур хочет — отчаянно и безумно, чтобы его слова были правдой.

Он хочет совета и поддержки, чужого присутствия у плеча — спасения от одиночества.)

Гвиневра не отвечает ничего, только вновь опускает голову на его плечо и закрывает глаза. Артур отпускает ее ладонь, лишь чтобы привлечь в полуобъятие — согреть своим теплом в пробирающейся под одежды стуже зимнего вечера.

Они не нарушают молчания больше — не в этот день — но даже этого довольно. Доверия и близости и надежды.

Артур смотрит на Гвиневру: на тень ресниц на ее щеках, на слабую, будто безотчетную улыбку на губах, и отчего-то в этот миг так остро щемит сердце в чувстве, непонятном ему самому.

(Ему кажется — именно тогда любовь зарождается в нем вновь.)